Ганна понимала — всё снова повторяется: те же обещания, те же попытки оправдаться срочной необходимостью и надеждой отдать с первой зарплаты.
Но теперь она решила говорить иначе:
— Я могу поддержать тебя едой, советом. Но мои деньги — это теперь только мои. Если хочешь перемен — начни с себя.
Богдан долго молчал, опустив взгляд.
— Мам, ты мне не веришь?
— Я верю, что ты способен измениться. Но я больше не могу быть для тебя банком.
Этот разговор стал переломным моментом.
Богдан начал искать подработки: иногда уходил на стройку, возвращался измученным, но приносил немного заработанных гривен. Он перестал просить мамины выплаты, начал приносить домой продукты, стал понемногу уважать и своё, и чужое.
Ганна наблюдала за сыном молча, без упрёков. Они стали чаще ужинать вместе, вспоминали прошлое, навещали друг друга не из-за проблем — просто чтобы быть рядом и делиться теплом.
Дни пролетали незаметно.
Вечерние беседы затягивались надолго: рассказы о соседях вызывали смех, в доме становилось уютно — всё это возвращало Ганну к жизни. Богдан по-прежнему ошибался время от времени; соблазн лёгкой наживы не исчез полностью. Но теперь он честно говорил о своих слабостях.
Однажды он признался:
— Мам, мне до сих пор страшно… вдруг ты меня не простила?
Она обняла его так же крепко, как в детстве:
— Я уже давно простила. Главное — чтобы ты сам себя смог простить.
Эта история стала для соседей настоящей притчей: о том, как легко потерять доверие близких; как соблазн может завести в тупик; но главное — что всё можно изменить, если говорить правду и не бояться трудных разговоров.
Ганна вновь почувствовала себя хозяйкой дома — женщиной с правом распоряжаться своей судьбой.
В день рождения она купила себе большой торт, пригласила соседей и устроила настоящий праздник.
В тот вечер Богдан сказал:
— Мамочка… я тобой горжусь!
А она ответила:
— И я люблю тебя, Богдане… несмотря ни на что.
И жизнь продолжилась — уже без страха. С надеждой и теплом в сердце семьи.
